Удачная покупка на невольничьем рынке. На вечеринках в закрытых клубах устраиваются аукционы рабов, где прямо на сцене их публично избивают плетью и по издаваемым стонам будущие господа судят об их сексуальности - «факты» «От публичного унижения больше вс

Глава 3. ЯРМАРКА В ЭН-КАРЕ

– С дороги! С дороги! - кричал смуглый молодой парень. Он нес на плече связанную обнаженную девушку. Она досталась ему в качестве приза в соревновании «догони девчонку», традиционно проводившемся между двумя небольшими городишками Вен и Рарн. В состязании участвовали по сто молодых мужчин и женщин от каждого города. Цель игры заключалась в захвате женщин противника. Оружие запрещалось. Игры проводились за городом, на специально отведенной и огороженной низким заборчиком площадке. Зрители располагались на высоких скамьях по периметру. Вытолкнутый за заборчик мужчина выбывал из соревнования. Попытка незаконно проникнуть на игровую площадку каралась смертной казнью. В противоположных концах поля размещались круглые девичьи ямы глубиной в два фута, куда скидывали отловленных и связанных женщин противника. На дно ям насыпали песок. За каждую пойманную женщину команде начислялось очко. Смысл игры заключался в том, чтобы вытолкнуть с поля как можно больше игроков противника и переловить всех его женщин. Девушки, естественно, стремились избежать поимки.

– С дороги! - кричал парень.

Я посторонился вместе со всеми.

Участвующие в игре девушки надевают короткие туники, что позволяет игрокам и зрителям оценить их красоту и грацию. В состязании участвуют только свободные женщины, поэтому некоторые предпочитают надевать маски. Юноши также одеты в туники, на левой руке каждого крепится моток веревки для связывания женщин. По окончании игры попавшие в плен женщины победившей команды с почетом возвращаются домой, девушек из проигравшей тут же раздевают догола и обращают в рабынь.

Подобный спорт может показаться жестоким, а между тем он гораздо менее травматичен, чем война. Поэтому, когда не затронута честь, города предпочитают выяснять отношения на игровом поле. Гориане, кстати, весьма щепетильны в вопросах чести. Землянам этого не понять. На Земле воюют из-за золота и богатств. Как ни странно, девушки охотно принимают участие в состязании, ибо нисколько не сомневаются в победе своей команды.

Парень гордо прошествовал мимо. Волосы его пленницы были до сих пор перехвачены лентой, но на шею уже набили тонкое стальное кольцо. Он прикрутил к нему проволокой жетон со своим именем, чтобы все знали, кому досталась добыча. Судя по виду, девчонка принадлежала к знатному рарнскому роду. Маловероятно, чтобы она осталась рабыней в заштатном речном порту Вене. Парень, судя по всему, себе на уме. За такую красотку можно выручить неплохие деньги.

Я посмотрел ему вслед. Он шагал в сторону высокой ритуальной платформы, с которой открывался хороший вид на белые вершины Сардара. Там он развяжет девушке волосы, поднимет ее высоко над головой и возблагодарит Царствующих Жрецов за щедрый подарок.

– Где делают ставки на каиссу? - спросил я белокурого молодого мужчину в свободной куртке.

– Не знаю, - промычал он, не отрываясь от куска жареного мяса. - Эта игра популярна на севере.

– Спасибо, приятель, - кивнул я.

В определенном смысле он был прав. Каисса, в которую играют на севере, весьма отличается от своего южного варианта. Большинство горианских городов приняли правила, утвержденные верховным советом касты игроков. В ряде случаев отличия не выходили за рамки терминологии. Так, например, фигура, которую в Аре называли «город», получила Официальное наименование «домашний камень». В стандартной каиссе больше нет «рабов-копьеносцев».

По поводу рабов, к слову сказать, периодически вспыхивали большие споры. Существовало мнение, что они также имеют право садиться за доску. Между тем в большинстве горианских городов считалось уголовным преступлением обратить в рабство человека из касты игроков. Подобная привилегия распространялась и на касту музыкантов.

Человек из Торвальдсленда откусил здоровенный кусок мяса и поинтересовался:

– Скажи лучше, где находится невольничий рынок?

– Здесь их много, - откликнулся я.

Купить раба или рабыню на ярмарке действительно не проблема. На ярмарках запрещено драться, воевать и обращать людей в рабство. Ярмарки предназначены для купли и продажи всевозможных товаров, а следовательно, и рабов тоже. Ярмарки выполняют и другие функции. На них встречаются и обмениваются мнениями представители различных цехов и профессий. На них же принимают и утверждают новые торговые положения и законы. Поэты читают свои стихи, музыканты исполняют песни, толкаются фокусники и шарлатаны. На ярмарках можно встретить мелких лавочников и крупных коммерсантов. На ярмарке можно купить любую мелочь, здесь же продаются обширные земельные угодья. Благодаря ярмаркам происходит стандартизация горианского языка. Ярмарки - время мира. Здесь без страха встречаются воины и торговцы из враждующих городов.

– Ближайший, - сказал я парню из Торвальдсленда, - вон там, в четверти пасанга, сразу за лавкой торговца коврами. А самый крупный находится в противоположной стороне. До него пасанга два. Надо пройти через квартал кузнецов и цепочников.

– Для южанина ты говоришь весьма понятно, - ответил он и швырнул мне свой ломоть мяса.

С самого утра я ничего не ел. Оторвав зубами огромный кусок, я пробормотал:

– Спасибо.

– Меня зовут Олег, - представился он.

– На севере меня знают как Ярла Рыжего, - сказал я.

– Ярл! - воскликнул он. - Извини, не признал.

– Отличное мясо, - сказал я.

Я ему не соврал. На севере, с легкой руки Севина Синезубого, я стал Ярлом Рыжим.

– Мы дрались с тобой в лагере зверей, - произнес он. - Потом я видел тебя возле шатров Торгарда из Скагнара.

– Это был хороший бой, - заметил я.

– Хороший, - кивнул парень из Торвальдсленда и облизнул губы.

– Спокойно у вас на севере? - спросил я. - Кюры не беспокоят?

– Как всегда, - пожал он плечами.

– Хорошо, - сказал я.

В Торвальдсленде кюры натолкнулись на сопротивление могучих и суровых жителей и были вынуждены покинуть эту каменистую и неприветливую землю.

– Удачной охоты на невольничьем рынке! - сказал я и вернул кусок.

– Спасибо, Ярл! - Олег забрал мясо и зашагал в указанном мной направлении. Спустя несколько мгновений он отшвырнул обглоданную кость и вытер руки о полы куртки. Через его плечо был переброшен огромный топор.

***

Ночью прошел дождь, на ярмарке было грязно.

Все ярмарки Сардара организовываются кастой торговцев.

Рядом с дорогой визжала женщина. Ее приковали к низкому столбику и стегали плетьми. Запрет на насилие на время проведения ярмарок, разумеется, не распространялся на рабынь. Здесь, как и везде, их можно было подвергнуть пытке и даже убить за то, что они не смогли угодить своему хозяину. На то они и рабыни.

Я свернул на грязную улочку, с обеих сторон которой лепились лавчонки горшечников. Скорее всего, заключить пари можно там, где располагаются монетчики.

– Где улица монетчиков? - спросил я у человека, который, судя по одежде, занимался разведением тарнов.

– Какого города? - уточнил он.

– Покупайте серебро Тарны! - выкрикивал человек на углу. - Покупайте лучшее серебро Гора!

Он стоял за невысоким прилавком. Позади его палатки валялась в грязи обнаженная рабыня в ошейнике. С пояса торговца серебром свисали два золотых шнурка длиной около восемнадцати дюймов каждый. Так принято в Тарне.

Позади меня зазвенели колокольчики, и я посторонился, пропуская процессию посвященных. Возглавлял шествие бритый наголо человек с хоругвью, на которой был изображен золотой круг, вещь без начала и конца, символ вечности и Царствующих Жрецов.

Одетые в белые одежды посвященные распевали гимны и возжигали благовония. Это одна из самых состоятельных каст на Горе.

Я взглянул на рабыню торговца серебром из Тарны. Она не осмеливалась поднять голову, поскольку на это требовалось разрешение хозяина. В Тарне мало свободных женщин. Говорят, там самые суровые условия для рабынь.

– Где можно сделать ставку на турнир каиссы? - спросил я.

– Не знаю, - проворчал торговец.

– Где можно сделать ставку на турнир каиссы? - повторил я свой вопрос, увидев невысокого человека в одежде кожевника. На его шапке красовался герб Табора.

– Я и сам хотел об этом спросить, - ответил он.

– Хочешь поставить на Скорма из Ара?

– А на кого же еще?

Я кивнул. Расспрашивать всех подряд не имело смысла. Надо найти кого-нибудь из устроителей ярмарки.

В проходе между шатрами ювелиров показались четверо в свободных одеждах Тахар и. Первый вел за собой статного песчаного кайила, на спине которого был установлен обитый шелком курдах. Все четверо держались за рукоятки ятаганов. «Интересно, - подумал я, - кто там у них в курдахе, свободная женщина или украшенная драгоценностями рабыня?»

Мимо спокойно прошли двое в одеждах людей фургонов и молодой парень, явно из Турий. На ярмарках перемирие соблюдается очень строго.

Я обратил внимание на шестерых молодых людей в белых одеждах. Они направлялись к ритуальной платформе, чтобы воздать почести таинственным обитателям Сардара, загадочным и могущественным Царствующим Жрецам. Каждый житель Гора обязан до достижения двадцати пяти лет совершить паломничество в Сардар и поклониться Царствующим Жрецам. Караваны паломников тянутся через всю планету. Большинство добирается до места без проблем, некоторые становятся добычей бандитов и охотников за рабынями. Нередко бывает так, что девушки, с восторгом взирающие с ритуальных платформ на заснеженные вершины Сардара, спустя несколько дней гремят цепями на невольничьих помостах.

Пронзительно кричали какие-то разноцветные птицы. Их привезли темнокожие торговцы из Шенди.

В Шенди, к слову сказать, находится центр чернокожей работорговли. На каждой ярмарке есть несколько платформ, отведенных специально под этот вид товара.

Я задержался на несколько минут и посмотрел кукольное представление. Раскрашенные фигурки ссорились между собой и лупили друг друга дубинками.

Мимо прошли крестьяне в грубых туниках до колен. За ними брели рабы с мешками зерна и два молочных верра.

Я снова посмотрел на кукол. Теперь они изображали убара и крестьянина. Обоим надоела их настоящая жизнь, и они решили поменяться местами. Разумеется, из этой затеи ничего не вышло. Убар обнаружил, что не умеет даже подоить верра, а крестьянин безуспешно пытался вырастить урожай на каменных улицах города. В конце концов убар с радостью вернулся на свой трон, а крестьянин с облегчением поспешил в поле. Пшеница запела торжественную песню, все возликовали. Гориане обожают такие истории. Здесь весьма уважительно относятся к кастовой принадлежности.

Какая-то рабыня взглянула на меня из толпы.

Рядом со мной прошел коренастый, почти квадратный человек, приземистый и, судя по всему, очень сильный. Несмотря на раннюю весну, он был обнажен по пояс. На нем были меховые штаны и сапоги до колен. Темная кожа отливала густым медным загаром, иссиня-черные волосы, казалось, некогда не ведали гребня, веки имели эпикантус. С плеча свисала веревка, сплетенная из кожи слина, к поясу был приторочен колчан со стрелами и часто можно встретить таких людей. Их родина - бескрайние ледяные просторы.

Стадо Танкреда не появилось на севере. Интересно, знает ли он про это?

Я попросил Самоса направить туда корабль с продовольствием,

Вскоре краснокожий растворился в толпе.

Рабыня осторожно прикоснулась к моему рукаву и робко подняла голову. Во взгляде темных глаз сквозила мольба.

Рабыни не могут жить без мужской ласки.

– Я шла за тобой, - произнесла она.

– Знаю, - сказал я.

Я всегда отмечаю такие вещи. Я из касты воинов.

– Ты очень красив, господин, - прошептала она и взяла меня за руку. В разрезе туники колыхались соблазнительные белые груди. - Пожалуйста, господин, - прошептала она.

– Тебя, наверное, послали куда-нибудь с поручением? - спросил я.

– Нет, господин. До ужина меня не хватятся.

Я отвернулся.

– Пожалуйста, господин, - повторила она, стискивая мою руку нежными, но цепкими пальчиками. В глазах девушки стояли слезы. - Пожалей меня, господин.

– Ты принадлежишь другому, - усмехнулся я. - Мордашка у тебя приятная, но я не твой хозяин.

– Ну, пожалуйста!

– Твой хозяин, если ему захочется, удовлетворит твое желание. Если нет, то нет.

Откуда мне знать, вдруг она наказана воздержанием? Я не собирался вмешиваться в воспитательный процесс. Я не знал, кто ее господин, и не хотел подводить незнакомца.

– Твой хозяин знает, что ты пристаешь к мужчинам на улице? - спросил я.

– Нет, - испуганно ответила девушка.

– Может, - сказал я, - связать тебе руки и написать ему на твоем теле записку?

– Только не это! - воскликнула рабыня.

– Она к тебе пристает? - спросил меня какой-то торговец. На голове его красовалась чалма устроителя ярмарки. Сзади стояли два стражника с плетками.

– Нет, - сказал я и спросил: - Где можно сделать ставку на турнир каиссы?

– Вокруг амфитеатра стоят несколько шатров, - ответил торговец. - Больше нигде.

– Спасибо, - кивнул я.

– Там большая очередь, - предупредил он.

– Всего доброго, - произнес я, и они удалились.

– Спасибо тебе, господин, - пролепетала девушка.

Одно мое слово - и с нее спустили бы шкуру.

– Встань на колени и поцелуй мои ноги! - приказал я.

Она немедленно повиновалась.

– Теперь беги к своему господину. Ползи к нему на животе и умоляй о ласке.

– Слушаюсь, господин! - крикнула рабыня и мгновенно исчезла за поворотом.

Я рассмеялся. До чего же глупая, хорошенькая и беспомощная в своем вожделении девочка!

Еще одна рабыня улыбнулась мне из толпы. Я подмигнул ей и отвернулся.

Приятно жить на планете, где есть рабыни. Ни за что не захотел бы оказаться в другом мире.

Если удастся найти хорошую невольницу, перевезти ее в Порт-Кар будет несложно. Перевозка и доставка рабынь почти ничего не стоит.

Переходя улицу, я снова увидел краснокожего полярного охотника в меховых штанах. Он торговался с каким-то толстым и рыхлым мужчиной. Мне показалось, что краснокожий плохо говорит по-гориански. Он вытаскивал из вместительного мехового мешка выточенные из кости фигурки морского слина, кита и различных северных птиц. Я отметил, насколько добросовестно и красиво были сработаны эти вещицы.

Спустя несколько минут я вышел к амфитеатру. Вот и столы для заключения сделок на турнир каиссы. Очереди действительно были большие.

Ночевать сегодня придется в общественном шатре. За пять медных тарсков тебе дадут меховое одеяло и подстилку. Дорого, конечно, но, с другой стороны, в Эн-Каре все дорого, тем более во время ярмарки. В таких шатрах нередко можно увидеть, как крестьяне укладываются бок о бок с капитанами и торговцами. На ярмарке люди забывают о кастовых различиях.

А вот еды в шатре не достанешь. Хотя, если разобраться, за такие деньги человека должны кормить всю ночь. Зато вокруг масса всевозможных закусочных и палаток.

Я встал в конец очереди, показавшейся мне самой короткой.

Отсутствие еды в шатрах компенсируется пагой и вином. Их разносят рабыни, услуги и ласки которых входят в стоимость ночлега.

– Суп! Вкусный суп! - выкрикнул какой-то человек, и я тут же поднял руку.

– Давай сюда!

За один медный тарск он налил мне полную чашку ароматного супа.

– На кого будешь ставить? - спросил я.

– На Скорма из Ара.

Я кивнул. Все ставят на Скорма. И я считаю, что он победит. Обидно поставить золотой тарн и выиграть серебряный тарск.

По обеим сторонам амфитеатра возвышались золотые шатры. Один из них принадлежал Скорму из Ара, второй - Сентию из Коса.

– Уже известно, кто играет желтыми? - спросил я.

Как правило, большая часть пари заключается после того, как игроки вытянут жребий, кто играет желтыми и ходит первым. На этот раз, похоже, дожидаться формальностей не стали. Если желтые достанутся Сентию, ставки на Скорма могут слегка понизиться. Если играть желтыми выпадет Скорму, они вырастут неимоверно.

Впереди меня стоял житель Коса.

– На кого ставишь? - спросил его я.

– На Сентия, - вызывающе произнес он.

Я улыбнулся. Посмотрим, сколько продлится твой патриотизм. Скорее всего, от него не останется и следа, когда подойдет очередь делать ставки. Право первого хода обычно разыгрывается очень просто: один игрок зажимает в руке копьеносца, а второй угадывает, в какой руке фигура. На этот раз, однако, решили сделать по-другому. Желтого и красного копьеносцев бросят в накрытый малиновой салфеткой шлем. Скорм и Сентий одновременно опустят в него руки и вытащат по фигурке.

До стола оставалось шагов двадцать.

– Смотрите! - воскликнул кто-то.

От золотых шатров по направлению к амфитеатру одновременно двинулись две группы. Где-то посередине шествовали Скорм и Сентий. Старейшина касты игроков вместе с помощниками ожидал их на каменных ступенях амфитеатра.

Похоже, они определятся раньше, чем до меня дойдет очередь. Если Скорму выпадет играть желтыми, я не выиграю ничего, сколько бы ни поставил.

– Серебряный тарск на Скорма из Ара, - произнес житель Коса, до которого дошла очередь.

До стола оставалось несколько человек.

– Четырнадцать против одного за чемпиона Ара, - объявил условия пари устроитель сделок.

– Ставлю тысячу четыреста золотых тарное на чемпиона Ара, - произнес я.

– Ты что, спятил? - вырвалось у чиновника. - Откуда ты?

– Меня зовут Боск из Порт-Кара, - ответил я.

– Принято! - выкрикнул он и протянул мне бумагу.

– Смотрите! Смотрите! - закричали вокруг.

Над амфитеатром развернулся штандарт города Ара. Желтыми выпало играть Скорму. Поднялся неимоверный шум. Жители Ара обнимались и поздравляли друг друга. На несколько секунд штандарт передали в руки Скорма. Он потряс им перед толпой, потом вручил распорядителю игры и пропал из виду.

– Следующий! - выкрикнул устроитель сделок и объявил новые условия: - Тридцать шесть против одного за чемпиона Ара!

Кто-то застонал.

Я улыбнулся и отошел в сторону. Конечно, условия могли быть и получше. Хорошо, что я успел поставить до того, как ставки против бедного Сентия удвоились. Как-никак, а сто золотых тарное я сегодня заработаю. Неплохо.

Я решил пройтись вдоль деревянных помостов. Может, куплю себе на ночь девочку, а утром продам.

Над огромным павильоном для торговли рабынями колыхался голубой шелковый купол.

Издалека донесся запах верра. Воздух был чист и прозрачен.

Внутри павильона, как всегда, царила суета. Длинные деревянные подмостки тянулись, насколько хватал глаз. За день их было не обойти. Я медленно побрел вдоль невысокого помоста, читая написанные мелким шрифтом вывески: «Девушки Сорба из Турии» или «Рабыни принадлежат Теналиону из Ара».

Закованная в цепи невольница протянула руки и взмолилась:

– Купи меня, господин!

Я прошел мимо. Две рабыни стояли спиной друг к другу, руки их были скованы. Большинство невольниц стояли на коленях или сидели на помостах. Одна девушка высоко запрокинула голову, врач осматривал ее зубы. На другой платформе осуществлялась кормежка: раб притащил огромный котел с водянистым супом. Девушки поочередно опускали в него пригоршни, после чего долго облизывали пальцы и вытирали руки о тело.

Основные торги начинались вечером в павильоне, после захода солнца, хотя многие предпочитали покупать рабынь прямо с платформ. Всех рабынь продать никогда не удается. По окончании ярмарки всегда остается несколько сотен невостребованных девушек. Их забирают по оптовой цене крупные рабовладельцы и развозят по мелким рынкам, где продают со своей накруткой.

– Как ты считаешь, встану я перед тобой на колени? - спросила меня озорная рабыня, весело подмигнула и впилась зубами в плод лармы. В следующую секунду она увидела мои глаза, побледнела как смерть и бросилась ниц.

– Прости меня, господин!

Невольницу била крупная дрожь. Кажется, до нее дошло, как близко она оказалась к смерти. Ларма откатилась к краю помоста.

– Где новые рабыни? - спросил кто-то.

Поскольку делать мне все равно было нечего, я пошел в сторону западных платформ.

Как только девушка окончательно и бесповоротно осознает, что стала рабыней, с ней происходят фантастические перемены. В ней высвобождается дикая сексуальность. Ее перестает волновать мнение свободных женщин, которые в глубине души всегда завидуют раскрепощенным и независимым рабыням. Она понимает, что теперь у нее нет выбора, она стала тем, кем должна была стать, она - рабыня. В глубине души каждая женщина мечтает кому-либо подчиняться, для рабыни подчинение составляет суть и смысл ее существования.

Между тем жизнь рабыни полна своих трудностей, и временами ее никак нельзя назвать легкой и приятной.

Рабство есть рабство. Желания рабыни никого не волнуют.

Ее могут в любую минуту продать и перепродать.

Ее могут высечь плетьми, подвергнуть пытке и даже убить по первой прихоти господина.

Она никогда не знает, кому достанется.

Ей постоянно приходится лезть из кожи вон, чтобы угодить человеку, который ни во что ее не ставит.

Величие рабыни состоит в том, что она рабыня. В этом же заключается ее несчастье и трагедия.

Как бы то ни было, цепи женщине всегда к лицу.

Я посмотрел на невольниц. Сразу видно, на кого ошейник надели совсем недавно. Новенькие ведут себя неуверенно, двигаются неуклюже и неженственно. Рядом стояли неразгруженные фургоны, запряженные тягловыми тарларионами. Как правило, для перевозки рабынь используют обычный транспортный фургон с двумя параллельными шестами, к которым девушек приковывают за лодыжки.

Я уже собирался покинуть западные платформы, когда внимание мое привлекла четверка скованных между собой хорошеньких невольниц. Трое были темноволосы, одна оказалась блондинкой. Рабынь еще не успели переодеть. На беленькой красовались обтрепанные по краям выцветшие джинсовые шорты. Синяя рубашка была завязана узлом на загорелом животе. На второй девушке были обтягивающие брючки и свитер. Свитер порвался, из дыры соблазнительно выглядывали груди. Перехватив мой взгляд, землянка стыдливо попыталась спрятать их за остатками материи. Я рассмеялся. Дурешка еще не поняла, куда она попала. На Горе такие штучки не проходят.

Между тем у всех четверых в ушах висели сережки. Удивительно, что на Земле, где женщины всеми силами пытаются обмануть природу, до сих пор сохранился этот обычай. Меня глубоко тронула эта маленькая деталь: все-таки им не удалось до конца вытравить здоровые инстинкты.

– Я требую, чтобы со мной поговорили, - неожиданно произнесла девушка в разорванном свитере, обращаясь к проходившему мимо человеку. Тот изумленно уставился на обнаглевшую рабыню.

– Немедленно пришлите сюда говорящего по-английски человека! - громко повторила она.

– Прикуси язык! - ответил мужчина и коротко, без замаха треснул ее в зубы.

– Он ударил меня! - запричитала землянка, вытирая кровь с разбитых губ.

Остальные невольницы испуганно притихли.

– Он меня ударил, - растерянно повторила девушка. Очевидно, ей и в голову не приходило, что такое может случиться.

– А вдруг они заставят нас целоваться? - в ужасе спросила красотка в джинсовых шортах.

– Значит, будем целоваться, - проворчала девушка в разорванном свитере.

– Неужели они осмелятся? - сказала третья.

– Никто не знает, на что они способны, - ответила четвертая.

– Они не имеют права! - решительно произнесла блондинка.

– По-моему, здесь это никого не волнует, - вздохнула девушка, которую ударили по лицу. На некоторое время все затихли, потом блондинка в шортах спросила:

– Интересно, к какой категории пленников мы относимся?

– А как ты думаешь? - раздраженно ответила девушка в порванном свитере.

– Ты хочешь сказать, что мы рабыни? - в ужасе воскликнула блондинка. - Только не это!

«Любопытно, - подумал я. - А ведь вначале мне показалось, что именно она меньше других стесняется своей сексуальности. Выходит, коротенькие шорты и голый животик были самообманом. Очевидно, ее нередко посещали смутные желания. Выставляя напоказ свое тело, она бросала вызов мужчинам, которых боялась и ненавидела».

Разумеется, все четверо были босы. На Горе рабыням редко разрешают носить сандалии. Это большая привилегия.

Благодаря рабовладельческим рейсам кюров на Горе много землянок. Они высоко ценятся горианскими мужчинами. Земные имена, кстати, на Горе считаются рабскими. Не случайно ими называют даже рабынь горианского происхождения. Последнее символично. Выходит, что гориане рассматривают землянок как прирожденных рабынь.

***

Вначале я подумал, что было бы неплохо купить блондинку и вторую, в порванном свитере, но потом решил, что они еще слишком сырые. Ребята могут не сдержаться, и девчонки с хорошими потенциальными данными пойдут на корм уртам.

Я в последний раз оглянулся на стоящих на коленях четверых красавиц. Тяжелые цепи красиво смотрелись на тонких запястьях и изящных лодыжках. Женщинам вообще идут цепи. Надо отдать должное, вкус у кюров хороший.

К платформе подошли двое мужчин. Один нес рабские туники, второй держал в руке нож.

Я с наслаждением допил последний глоток кал-ды, вытер губы рукавом и поднялся из-за стола. Харчевня была переполнена. Многие распевали песни Ара.

– Я готов к игре, - произнес Сентий из Коса, обращаясь к Скорму из Ара.

– Я тебя уничтожу, - ответил тот.

Интересно, о чем думают гении каиссы накануне великого турнира? Поговаривали, что Скорм, как свирепое злое животное, в одиночку бродит по скамьям амфитеатра. Сентий из Коса сидит в своем шатре и, как ни в чем не бывало, изучает позицию, которая сложилась поколение назад в партии второстепенного игрока Оссиуса из Табора и Филимона из Асперихта, ткача, даже не принадлежавшего к касте, игроков. Партия, естественно, была не турнирная и от ее результата ничего не зависело. Сентий тем не менее считал ее интригующей и часто разыгрывал наедине сам с собой.

– Здесь, - любил говорить Сентий, - Филимон, сам того не подозревая, прикоснулся к рукаву каиссы.

За несколько столиков от меня какой-то человек встал со стула и вышел из харчевни. Я ощутил смутное беспокойство. Причину его объяснить я не мог. Я даже не разглядел его лица, да и он, скорее всего, меня не увидел.

Я нырнул под полог и вышел на улицу. В таких заведениях платишь перед едой, после чего тебе выдают жетон, который надо положить перед собой на стол. Еду разносят рабыни в коротеньких кожаных фартучках. За них надо доплачивать.

Я снова слился с толпой. До завтрашнего вечера ничего особого не предвиделось. За моей спиной продолжали распевать песни болельщики из Ара.

Рабовладелец ударил в гонг и возвестил, что торги в павильоне начнутся через один ан.

– Девушка на прокат! Девушка на прокат! - громко выкрикивал какой-то человек. Впереди него бежала обнаженная рабыня со скованными за спиной руками. Увидев меня, он дернул за накинутую на ошейник цепочку, и девчонка повалилась на колени, хватая меня зубами за край туники.

– Всего четверть тарска! - выкрикнул рабовладелец.

– Бестолковая шлюха! - проворчал мужчина и снова дернул за цепочку. - Девушка на прокат!

Здесь же демонстрировали свою ловкость жонглеры и фокусники. Какие-то крестьянки ругались из-за отреза материи, над выложенными на продажу мясными тушами роились полчища мух.

Я решил побродить по ярмарке и подождать, когда на продажу выставят самых лучших рабынь. Надо все-таки купить своим морякам пару девочек.

Я вспомнил вышедшего из харчевни человека, и мне снова стало тревожно. Потом я отогнал от себя дурные мысли.

Вот и голый по пояс краснокожий полярный охотник. Интересно, распродал он своих зверушек или нет?

Мне опять захотелось взглянуть на девушек с Земли. Интересно, как они выглядят в одежде, которая не скрывает, а подчеркивает женскую привлекательность.

– Где находятся подмостки Таналиона из Ара? - спросил я, вспомнив имя торговца, которому принадлежали землянки. Узнав дорогу, я пошел в нужном направлении.

Как правило, рабынь продают обнаженными, хотя иногда, чтобы заинтриговать покупателя, на них надевают коротенькие открытые туники. Работорговец, естественно, присутствует при осмотре и всячески расхваливает свой товар. Тунику, само собой, все равно либо снимают, либо задирают выше головы. Никому не придет в голову купить одетую девушку.

А вот и землянки. Вид невольниц доставил мне большую радость. Они действительно оказались красавицами.

Особенно красиво смотрелись ошейники. Безобразное и бессмысленное земное одеяние сменили коротенькие обзорные туники без рукавов и с огромным вырезом. Стоящие на коленях девушки по-прежнему были скованы между собой.

– Я боюсь даже пошевелиться, - произнесла блондинка, сжимая круглые коленки.

Руки рабынь сковали за спиной. Теперь они при всем желании не могли спрятать тело под одеждой.

Какой-то прохожий задержался возле их подмостков и оценивающе оглядел товар. Землянки сбились в дрожащую кучку. Лодыжки девушек расковали. Теперь, если того пожелает покупатель, они могли широко раздвинуть ноги.

– У них нет права!.. - произнесла блондинка.

– Ты уверена? - спросила ее темноволосая девушка, на которой раньше был свитер и брючки.

– Уверена!

– Посмотри им в глаза.

Блондинка испуганно сжалась в комочек.

– Ну что? До сих пор думаешь, что они не имеют права?

Рабыня промолчала.

– Что все-таки с нами будет? - спросила третья девушка.

– Еще не догадалась? - ответила темноволосая.

У нее было узкое, красивое и благородное лицо, изящная фигурка и короткая стрижка. Мне она показалась самой привлекательной. Да и в сообразительности она заметно превосходила своих подружек. Вторым лакомым кусочком в этой компании была, пожалуй, блондинка.

– Возмутительно! - сказала третья. - Посмотрите, во что нас одели!

– Скажи спасибо, что вообще что-то дали, - откликнулась понравившаяся мне землянка. - Рядом, на таких же подмостках, продавали совершенно обнаженных рабынь. - Обратили внимание, как эти накидки легко снимаются?

Широкие полы туники стягивал тоненький шнурок, завязанный на правом бедре в крупный бантик. Если потянуть за кончик, туника тут же соскользнет на пол.

– Ну и что? - не поняла землянка. - Не посмеют же они в самом деле нас раздеть!

Темноволосая девушка не удостоила ее ответом.

– Конечно, не посмеют! - уверенно сказала блондинка и злобно покосилась на подругу. - А ты не считай себя сильно умной. Ум и богатство - это не одно и то же.

– Успокойся, - брезгливо поморщилась та. - Неужели не ясно, что мы все потеряли? Нам не принадлежат даже эти цепи.

– Что вы там болтаете? - вступила в разговор четвертая пленница. - Я вообще ничего не понимаю. Где мы? Что это за место? - Она изо всех сил дернула за цепи и крикнула: - Я вас всех ненавижу!

Темноволосая только пожала плечами, после чего девушки замолчали.

Мужчины останавливались перед землянками, оценивающе осматривали товар и шли дальше. Вокруг, насколько хватал глаз, тянулись подмостки с выставленными на продажу рабынями.

– Я не могу больше выносить их взглядов, - простонала одна из девушек.

– Господин! - крикнула на горианском языке рабыня с другой платформы. Присев на одну ногу, она соблазнительно вытянула другую и постучала пальчиками по полу. Затем выгнула спинку и выставила на обозрение груди. - Забери меня, господин!

– Тебя, что ли? - поморщился стоящий перед платформой человек.

– Ты не пожалеешь, господин!

– Что скажешь? - обратился мужчина к своему товарищу.

– Поднимись! - приказал тот.

Рабыня с готовностью вскочила на ноги.

Увидев интерес покупателей, оживился и работорговец.

– Хотите приобрести очаровательную шлюшку?

Четверо землянок, оцепенев от ужаса, следили за типичным горианским представлением: рабыня пытается понравиться своему будущему господину. Покупатель залез на подмостки и дернул за шнурок туники. Начался придирчивый осмотр товара.

Землянки, за исключением темноволосой девушки, зажмурились и отвернулись. Невольница послушно вертелась на подмостках, подставляя тело под руки мужчин.

– Смотрите! - прошептала темноволосая девушка.

Ошибиться в происходящем было невозможно. Совершился акт купли-продажи. Работорговец получил деньги и расковал рабыню. Новый хозяин тут же надел на нее ошейник со своим именем и за поводок стащил с платформы. На деревянных помостах остались только цепи и скомканная, больше ненужная туника. Рабыню увели.

– Ну что? - спросила темноволосая землянка. - Сами догадались или надо объяснять, куда мы попали?

– Не может быть… - растерянно произнесла блондинка и горько заплакала.

– Надеюсь, ты больше не будешь твердить о своих правах? - не отставала от нее темноволосая красавица. - Посмотри! Это тебе не наши мужчины. Они делают с женщинами то, что им захочется.

– Значит, мы… - неуверенно проговорила другая землянка.

– Да, - кивнула темноволосая. - Надеюсь, никто больше не думает, что мы заложники?

Блондинка застонала и до крови закусила губу.

– Надо смириться с нашим положением, - продолжала темноволосая девушка. - Мы - рабыни в рабовладельческом мире. И нас выставили на продажу.

– Какой ужас, - прошептала блондинка. - Неужели меня продадут?

– Так же, как и всех нас.

Наступило молчание, после чего темноволосая сказала:

– А мне интересно. Представляете, побывать рабыней!

– Даже думать об этом не хочу, - откликнулась блондинка.

– Мы станем собственностью мужчины, - мечтательно произнесла брюнетка.

– А вдруг нас купит женщина? - предположила третья землянка.

– Ну уж нет! - воскликнула брюнетка. - Если попадать в рабство, то к мужчине. Хочет кто-нибудь попасть к женщине?

Все отрицательно замотали головами.

– Я и не предполагала, что на свете бывают такие люди, - сказала темноволосая девушка. - При их виде мне становится тревожно и сладостно.

– Ты просто испорченная дрянь! - взвизгнула все время молчавшая пленница.

– Я никогда не испытывала таких чувств, - не обращая на нее внимания, произнесла брюнетка. - Представляю, что будет, когда кто-нибудь ко мне прикоснется!

– Я начну визжать! - объявила блондинка.

– Смотрите, - произнес кто-то сзади меня. - Это же Таброн из Ара.

Я обернулся и увидел высокого тарнсмена в малиновой кожаной куртке. Он уверенно прокладывал путь через толпу. Вскоре воин замедлил шаг перед помостами, на которых стояли на коленях землянки. Увидев его глаза, блондинка сжалась в комок. Он перевел взгляд на темноволосую девушку. К моему удивлению, она тут же выпрямилась и продемонстрировала ему свое стройное тело. Таброн рассеянно взглянул на оставшихся рабынь и пошел дальше.

– Я все видела! - возмущенно произнесла землянка, на которой раньше была фланелевая рубашка.

– Он такой красивый, - откликнулась брюнетка, - А я всего лишь рабыня.

– Он тебя не купил, зря старалась, - злобно произнесла землянка. - И денежки твои здесь не помогут.

– Тебя, кстати, тоже не выбрали, - огрызнулась брюнетка.

Приятно все-таки видеть, как в женщинах пробуждается сексуальность. На Горе этот процесс не занимает много времени.

– Если уж на то пошло, - заявила четвертая в связке девушка, - самая красивая среди вас - я.

– Нет, я! - решительно возразила брюнетка.

– Перестаньте, - вмешалась в спор блондинка. - До меня вам обеим далеко.

Брюнетка задумчиво посмотрела в толпу:

– Решать будут они.

– Кто? - вскинула голову белокурая землянка.

– Наши господа.

– Господа?

– Да. Тот, кто нас купит, сам определит, кто красивее.

Перед помостом с землянками остановился статный парень в одежде дрессировщика тарнов. От него за версту несло запахом тарнского навоза.

– Только что переодел, - гордо объявил помощник работорговца.

– Мне нужна недорогая и работящая девка, - сказал парень. - Днем она будет чистить навоз и присматривать за тарнами, а ночью спать в моей хижине.

– Вот достойные кандидатуры, - слуга услужливо показал на четырех землянок, - Обрати внимание на эту, - он ткнул пальцем в блондинку и потянулся к краю ее туники.

– Не смей ко мне прикасаться, свинья! - завизжала девушка.

– Варварка? - произнес дрессировщик тарнов.

– Да, - кивнул торговец.

– А остальные?

Взгляд покупателя уперся в брюнетку. Та непроизвольно поежилась.

– Этак мы их никогда не продадим, - задумчиво произнес он. - Девчонки совсем сырые. Неуклюжие, бестолковые дуры. Они даже не говорят по-гориански.

– Теналион вообще не хотел их продавать, - откликнулся первый, вытаскивая из-за пояса тяжелую пятихвостную плеть.

– Пустая трата времени и торговой площади, - сказал второй. - Никто не позарится на этих идиоток. Придется везти их обратно в Ар.

– А там они кому нужны? - усмехнулся первый. - Лучше обменять их на корм для слинов.

– Сходи, поговори с людьми на сороковой платформе, - распорядился первый помощник, который, очевидно, имел больше полномочий. - Я побуду здесь.

Похлопывая плетью по ноге, он пристально оглядел цепенеющих под его взглядом землянок. Девушки, похоже, начинали понемногу ориентироваться в происходящем. Между тем я был готов побиться об заклад, что ни одну из них раньше не секли плетью.

– А ну вперед! - скомандовал он. - На самый край.

Слов девушки, конечно, не поняли, но жест был достаточно ясен. Землянки торопливо поползли к краю помостов. Теперь они находились на расстоянии одного ярда от покупателей. Вообще-то девушку лучше видно на середине платформы, но, с другой стороны, близость женского тела всегда однозначно действует на мужчин.

Работорговец, похоже, знал свое дело.

Невольницы испуганно жались друг к другу.

– Пожалуйста, не надо, - взмолилась блондинка, когда какой-то человек ухватил ее за бедро, и попыталась отодвинуться подальше от края.

Помощник работорговца сердито ткнул плеткой в то место, где должны были стоять ее колени, и блондинка послушно замерла.

– Покажи вот эту, - попросил человек в одежде кожевника и показал на блондинку.

– Согласись, это редкая красавица, - сказал помощник работорговца. - Подними тунику, посмотри, что она припасла тебе в подарок!

Кожевник протянул руку, но землянка резко отпрянула назад.

– Если ко мне прикоснутся, я буду визжать! - предупредила она.

– Не, такой мне не надо, - проворчал кожевник. - Она - варварка. Ее еще никто не обломал.

– Вот и обломай ее по-своему, - сказал помощник работорговца.

– Делать мне больше нечего.

– А ты не торопись, представь, какие тебя ждут радости.

Покупатель призадумался.

– Продикус! - крикнул работорговец. Второй помощник уже вернулся и быстро взобрался на подмостки. - Покажи эту! - кивнул на блондинку его напарник.

Продикус мгновенно развязал узел туники и сорвал одеяние с землянки.

– Нет! - завопила девушка.

Помощник работорговца пинком раздвинул ее колени и приподнял руки. Землянка отчаянно завизжала. Кожевник покачал головой и пошел дальше. Стоящие вокруг мужчины рассмеялись, а помощник работорговца огрел строптивую невольницу плеткой. Еще один человек попытался ухватить за ногу брюнетку, но она, звеня цепью, бросилась на середину платформы.

– Да они все варварки! - воскликнул кто-то. - Все до единой!

Удивленные необычным поведением девушек, люди принялись лапать их за разные места. Поднялся невообразимый визг и хохот. Наконец разъяренные работорговцы посрывали с невольниц туники и принялись стегать их, плетью.

Спустя несколько мгновений девушки взмолились о пощаде.

Появился хозяин помостов Теналион из Ара. Он с недовольным выражением лица наблюдал за происходящим.

– Бестолковые дуры, - тяжело, вздохнул его помощник и вытер пот со лба.

– Продавайте, за сколько дадут, - сплюнул Теналион и зашагал прочь.

Землянки рыдали от обиды и боли. Тела их были исполосованы плетью.

Я узнал обнаженного по пояс краснокожего полярного охотника с луком за спиной. В левой руке он держал заметно похудевший мешок со шкурками. Я подошел поближе, ибо мне показалось, что ему может понадобиться помощь в переводе.

– Вот эти, - произнес охотник, показывая на всхлипывающую блондинку и брюнетку.

– Что? - вопросительно посмотрел на него работорговец.

– Мне нужны дешевые, - сказал краснокожий.

– Возьмешь двоих?

Охотник кивнул.

Помощник работорговца швырнул на колени обеих невольниц.

Землянки со страхом смотрели на людей, от которых полностью зависела их судьба.

– Дешевле ты нигде не найдешь, - сказал работорговец. - Деньги-то у тебя есть?

Охотник вытащил из мешка шкурку двубрюшного снежного ларта. Густой белый мех засверкал под лучами заходящего солнца. Работорговец жадно уставился на шкурку. За снежного ларта в Аре можно получить половину серебряного тарска. Снежный ларт охотится только при свете. Во втором его желудке еда может храниться практически бесконечно. Как правило, ларт набивает второе брюхо осенью. На этих запасах он должен продержаться всю полярную ночь. Средний ларт достигает в высоту десяти дюймов и весит около двенадцати фунтов. Он относится к классу млекопитающих, имеет четыре ноги, питается яйцами птиц и мелкими арктическими грызунами - лимами.

– Маловато будет, - произнес помощник работорговца.

Охотник тяжело вздохнул. Он ожидал такого ответа. Работорговец, судя по всему, не собирался обманывать своего клиента. Охотник, безусловно, уже сориентировался в ценах. При всем своем миролюбии краснокожие убивают легко.

Охотник вытащил из мешка две шкурки лима.

– Раскрой глаза, - укоризненно произнес работорговец, показывая на девушек. - Посмотри, какие красотки!

Охотник вытащил еще две шкурки.

– Мало, - упрямо повторил торговец.

Охотник вздохнул, завязал мешок, перекинул его через плечо и повернулся уходить.

– Подожди! - рассмеялся торговец. - Забирай своих красавиц.

– Нас продали, - побледнев, произнесла брюнетка.

Я вспомнил ее стильные мягкие темные брюки и красивый дорогой свитер. Некогда состоятельная девушка стала рабыней краснокожего охотника.

Работорговец запихал шкурки в висящий на поясе мешок и резко пригнул голову блондинки к дощатому помосту.

Потом проделал то же самое со второй девушкой. Рабыни замерли в новой позе. Они уже отведали плетей.

Затем работорговец сбил ошейники и оковы с рук. Туники невольниц остались на деревянном настиле. Охотник отрезал ножом кусок веревки из перекрученной кожи слина, связал невольниц за шеи и стащил их с платформы.

Оставшиеся девушки в ужасе следили за происходящим. Они поняли, что и с ними в любую минуту может случиться подобное.

Краснокожий сноровисто связал невольницам руки за спиной. Блондинка ойкнула. Судя по всему, здоровяку не раз приходилось связывать женщин.

Северные люди относятся хорошо ко всем, кроме животных. За полярным кругом пока одомашнили только два вида: снежного слина и белокожую женщину.

– Хо! - крикнул охотник и зашагал своей дорогой.

Приобретенные им животные затрусили следом.

– Этим рабыням придется нелегко, - заметил я, обращаясь к помощнику работорговца.

– Научатся таскать санки по снегу, - засмеялся он. - Самое тяжелое начнется, когда до них доберутся краснокожие женщины.

– Говорят, они могут их даже убить, - сказал я.

– У них только один шанс выжить, - ответил торговец. - Повиноваться с радостной готовностью.

– Разве не так должны вести себя все рабыни? - заметил я.

– Верно, - кивнул он.

Неожиданно одна из оставшихся девушек, та, на которой была фланелевая рубашка, закричала, обращаясь к красивому, статному прохожему:

– Господин! Купи меня! Я самая прекрасная девушка на свете!

Кричала она, естественно, по-английски, но смысл ее слов был ясен всем.

– Лучше купите меня! - закричала другая. - Купите меня, добрые, благородные господа!

Вокруг платформы снова стали собираться люди.

– Сколько хотите за этих двух? - поинтересовался кто-то.

– Девочки дорогие, - покачал головой торговец.

Я улыбнулся и пошел прочь. Скоро их продадут.

В большом павильоне уже начались торги. Со всех сторон раздавались крики рабынь, умоляющих, чтобы их купили.

– За вход надо заплатить, господин, - услужливо проговорил дежурящий на воротах раб. - Одну долю тарска.

Я порылся в кошельке и сунул ему деньги.

Ноздри мои задрожали, а кровь быстрее заструилась по жилам. Есть что-то волнующее в продаже рабынь.

– Четыре медных тарска! - выкрикнул устроитель аукциона.

На помосте, выгнув спину и вытянув одну ногу в сторону, стояла стройная невольница.

– Шесть! - произнес кто-то.

Девушка повернулась к толпе, закинула руки за голову и взъерошила пышную гриву волос. Взгляд ее был тяжел и неприветлив. Между тем в нем сквозила хорошо знакомая жителям Гора страсть. Из таких, как эта девчонка, получаются отличные, темпераментные рабыни, готовые в любую секунду удовлетворить прихоть хозяина.

Я пробирался через толпу, желая получше разглядеть происходящее. Рабыню продали за пятнадцать медных тарсков кузнецу из Тора.

Я оглядел толпу.

Следующей разыгрывалась стройная блондинка с Земли. Ее выставили на обозрение в причудливом нижнем белье. Узкие полоски материи на груди и в низу живота считаются там обязательным атрибутом женского гардероба. Руки рабыни были скованы за спиной.

Вначале с нее сорвали верхнюю полоску, потом нижнюю. Девчонка забилась в истерике. Нижняя тряпица всегда вызывает у гориан неподдельный интерес. Рабыни часто носят на животе и ягодицах куски ткани, но на Земле их принято сшивать вместе. Короткое шелковое одеяние, безусловно, предназначено для рабынь, но, если хозяин решит изнасиловать свою невольницу, такая штука потребует от него лишних движений.

Землянку продали за четыре медных тарска. Я толком

не разглядел, кому она досталась. Кажется, кузнецу из Ти.

Я купил завернутый в вощеную бумагу и обильно политый соусом кусок мяса.

И в этот момент я увидел его. Наши взгляды встретились. Он побледнел. Отбросив в сторону кулек с едой, я бросился вперед. Он метнулся в толпу, пытаясь пробиться к краю шатра.

Это был тот самый тип, чью спину я увидел в харчевне. Тогда я его не узнал. Он уже успел поменять темно-коричневую куртку профессионального дрессировщика слинов на одеяние торговца.

Я ни разу не окликнул и не позвал его. Он тоже не произнес ни слова, один раз оглянулся, после чего побежал еще быстрее, расшвыривая в разные стороны случайных зевак. Он хотел добраться до края шатра.

Я гнался за человеком, который под именем Бертрама из Людиуса пробрался в мой дом и спустил на меня слина.

Я хотел растереть в ладонях его горло.

Добежав до края шатра, он располосовал материю и выскочил наружу. Когда я выглянул из павильона, на улице уже никого не было.

Упустил. Я выругался и ударил себя кулаком по ноге.

Из павильона за моей спиной доносились крики торговцев. Снаружи сновали сотни незнакомых людей.

В Сардаре ярмарка.

Шансы найти в многотысячной толпе человека, который знает, что его ищут, равны нулю. Я раздраженно крутился на месте. Какие-то люди уже лезли в дыру, чтобы не платить долю тарска при входе.

Интерес к торгам пропал. Потоптавшись еще немного, я слился с толпой и незаметно для себя дошел до ритуальных платформ. С них открывался волнующий вид на заснеженные вершины Сардара. Я забрался на платформу и долго смотрел, как сияют ледники в холодном свете трех белых лун. Отсюда же была хорошо видна вся ярмарка: огни, палатки, шатры, подмостки и там, вдали, амфитеатр, где сойдутся завтра за маленькой доской с красными и желтыми квадратиками Скорм из Ара и мягкий, деликатный Сентий из Коса. Ярмарка занимала территорию в несколько квадратных пасангов. Ночью она была по-настоящему прекрасна.

Спустившись по ступенькам, я направился в сторону ночлежных шатров, где еще утром оплатил свое место.

***

Я лежал, закинув руки за голову и задумчиво смотрел в потолок огромной палатки. По причине позднего времени лампы погасили. Уснуть я все равно не мог.

В шатре отдыхало не меньше тысячи человек. Потолок едва заметно выгибался под порывами восточного ветра.

В разных частях шатра были подвешены на тонких цепочках светильники. Сейчас они не горели.

Повернувшись на бок, я следил, как девушка осторожно переступает через шкуры. Наконец она добралась до меня и присела рядом.

На горле невольницы поблескивал золотой ошейник с широкими кольцами. Через эти кольца были пропущены цепочки, прикованные к металлическим пластинам на руках. Чего только не придумали за последнее время!

– Господин, - прошептала она.

– А, узнаю, - произнес я.

Это была та самая рабыня, которая приставала ко мне утром возле кукольного театра. Она умоляла о том, чтобы я удовлетворил ее страсть, но я не стал этого делать, ибо не хотел обижать ее хозяина, которого к тому же ни разу не видел. Откуда мне знать, вдруг он наказывает ее воздержанием. Когда вмешались стражники, я спас ее от плетей, заставил встать на колени, поцеловать мои ноги и ползти на животе к своему хозяину.

– Я не знал, что ты рабыня при ночлежке, - сказал я.

– Да, господин, - отвечала она, прижимаясь ко мне щекой.

– Почему ты мне не сказала?

– Ты бы поступил по-другому?

– Я так и думала.

– Как поступил твой господин, когда ты приползла к нему на животе?

– Он меня пнул и отдал слугам.

– Правильно сделал.

Рабыня опустила глаза.

– Не сомневаюсь, что ты неплохо порезвилась на всех шкурах в этом шатре, - заметил я.

– Все так думают, - вздохнула девушка. - На самом деле здесь много других рабынь. Есть и красивее меня. Да и мужчины приходят сюда усталые и измотанные. Нам тяжело состязаться с девушками в паговых тавернах.

– Естественно, - сказал я.

В глазах моей ночной гостьи стояли слезы. Она осторожно протянула руку и погладила меня по бедру.

– Сжалься надо мной, господин.

Видя, что я ее не гоню, она прижалась к моему животу мягкими и влажными губами.

– Пожалуйста, господин, сжалься надо мной.

Я откинул шкуру и улыбнулся/Содрогаясь от вожделения, она бросилась мне в объятия.

– Ты так великодушен, господин!

– А ты не ошиблась?

Девушка со страхом взглянула на меня. Я подтянул ее руки к голове и сделал из цепочек небольшие петли, которыми прочно зафиксировал руки рабыни. Потом я сорвал с нее коротенькую тунику и запихал ей в рот, чтобы она не разбудила криками отдыхающих в шатре людей. И только после этого я принялся гладить ее тело.

В минувшую субботу в центре городе Сент-Луис, штат Миссури, на американском Юге раздавались стенания и плач. Мужья расставались с женами, матери с детьми — шел аукцион чернокожих рабов.

(Всего 8 фото)

1. Около 150 человек приняли участие в реконструкции аукциона рабов времен середины 19-го века, которая прошла 15 января на ступеньках старинного здания городского суда в в центре города Сент-Луис, штат Миссури. Мероприятие проводилось в ознаменовании 150-летней годовщины Гражданской войны в США, которая отмечается в этом году. На фото: закованную в кандалы Дженнет Вайт, которая изображает "рабыню" ведут с места продажи к новому "владельцу". (John Moore / Getty Images)

2. Зрители, наблюдающие за ходом « «. (John Moore / Getty Images)

3. Один из участников реконструкции, изображающий белого кузнеца, проверяет состояние здоровья своей потенциальной "покупки". (John Moore / Getty Images)

4. Демонстрант выступает против проведения "аукциона", утверждая, что подобное мероприятие унижает достоинство и попирает права афроамериканцев. (John Moore / Getty Images)

6. Зрители, наблюдающие за ходом "аукциона". (John Moore / Getty Images)

7. Закованного "раба" с мешком на голове ставят на специальную подставку на ступенях старинного здания городского суда Сент-Луиса. До Гражданской войны в США (1861-1865) Сент-Луис, важный порт на реке Миссури был центром работорговли на Юге Соединенных Штатов. (John Moore / Getty Images)

Когда закончилась осада Царьграда, и столица древней Империи сдалась на милость победителей османов, султан распорядился отдать город на разграбление своим воинам на три дня, как это было заведено у многих народов.

Азиз убедил своих товарищей не терять время на обыски тех лачуг, что ютились на окраинах Царьграда. Они поспешили к центру города и захватили там красивый двухэтажный особняк. Его хозяин явно очень боялся за свою жизнь. Азиз пообещал ему её сохранить, если он покажет все свои тайники со спрятанными сокровищами. И трусливый патриций действительно выложил им всё золото, которого оказалось не мало.

Азиз и его товарищи поделили золото между собой по братски и принялись насиловать трёх служанок, которых нашли в доме этого царьградца. Те тоже были напуганы и не пытались сопротивляться.

Но Азизу они не понравились. И он не принял участия в общей оргии. Он предложил своим товарищам разыграть в кости, кому из них достанется этот роскошный дом, который они захватили в поверженном христианском городе.

Удача выбрала его. Потом они разыграли в кости и этих гяурок. Это было редкое везение. Они тоже достались Азизу. Но он сразу же продал их своим товарищам, а сам отправился на невольничьий рынок, на котором было полно молодых и красивых рабынь. За те три дня, в течение которых османы разграбляли Царьград, почти ни одной христианской девушке не удалось избежать этой участи. Многих из них изнасиловали за эти три дня, и почти всех продали в рабство. За тех, кому сохранили девственность, брали гораздо дороже. Но Азиз искал на рынке не девственницу, а просто молодую и красивую рабыню.

Для продажи всех рабов и рабынь выставляли совершенно обнажёнными, а цены при таком наплыве рабов, конечно же, сказочно снизились. Выбрав стройную девушку с русыми волосами Азиз спросил кем она была до того, как попала в рабство. Девушка ответила, что она дочь священника. Азиз спросил её ещё, готова ли она отказаться от своей христианской веры и принять магометанство. Девушка подняла свои серые глаза на Азиза и сказала одно слово - нет. Тогда покупатель задал последний вопрос:

Если я куплю тебя и ты станешь моей рабыней, будешь ли ты покорно исполнять все мои приказания?

Девушка ответила, что отец учил её, что христианская вера требует от рабов повиноваться своим господам, так же как самому Богу и она с покорностью исполнит всё что ей прикажет хозяин, всё, что будет в её силах.

И тогда Азиз купил её. Набросил на неё свой плащ и отвёл в дом, который теперь считал своим.

Товарищи его к тому времени отправились дальше в поисках добычи, забрав с собой и тех трёх служанок, которых продал им Азиз. И Азиз решил, что этого роскошного дома, того золота, которое ему досталось и этой прелестной и покорной рабыни ему уже вполне хватает для счастья. Не следует гневить Всевышнего и искать себе больше добычи, чем следует.

Приведя рабыню к себе домой, Азиз снял с неё свой плащ. Она снова стояла перед ним обнажённой. Только маленький крестик висел на шнурке между её красивых грудей. И больше на ней ничего не было.

Ты будешь моей рабыней, служанкой и наложницей, - сказал ей Азиз, - в доме моём ты будешь ходить обнажённой, чтобы я и мои гости могли любоваться твоим прекрасным телом. Ты поняла?

Да мой господин, - ответила рабыня, - если вы этого хотите, я буду служить вам и вашим гостям без одежды.

Какая умница, - похвалил рабыню Азиз, - хорошая послушная девочка. А как твоё имя?

Анастасия.

Ты пока отдохни немного, Анастасия, в соседней комнате. Это будет твоя комната. А потом, как немного отдохнёшь, сразу приходи сюда в мои покои. Мне не терпится проверить, какая из тебя выйдет наложница. Если ты будешь хорошо услаждать меня, я не буду тебя наказывать. Если же ты будешь плохо трахаться, я продам тебя моим товарищам. Поняла?

Да мой, господин, - сказав эти слова Анастасия поклонилась Азизу, а закончив поклон продолжила, - благодарю за то, что вы так добры ко мне и позволили мне отдохнуть. Я приду к Вам через час и постараюсь сделать всё, чтобы вы остались мною довольны.

После этого девушка ушла в свою комнату. Азизу нелегко дался этот час, ему не терпелось овладеть этой девушкой, чьё прекрасное обнажённое тело он уже тщательно рассмотрел. Но он понимал, что после всего пережитого Ананстасии действительно надо немного побыть наедине. После этого она наверняка будет трахаться толкьо лучше. а бежать ей из дома невозможно. На окнах кованные решётки, дверь крепко заперта, ключ у Азиза.

И вот девушка вошла в покои Азиза. Она по прежнему как и обещала оставалась полностью обнажённой. Христианский крестик разумеется нельзя считать одеждой.

Трахалась она действительно великолепно. Безропотно выполняла все приказания Азиза. Её нежные губы трепетно ласкали его детородный орган. Потом Азиз повернул к себе её роскошный зад и с огромным удовольствием ласкал её круглые бёдра и тонкую талию, вонзив детородный орган в её лоно. Не дожидаясь приказаний Анастасия поймала ритм своего господина и правильно подмахивала своим задом, чтобы ему удобнее было её трахать.

Потом Азиз лёг на спину, насадив девушку на свой пенис и приказал ей улыбаться, что она сразу же покорно исполнила, подарив ему очаровательную улыбку.

Потом Азиз приказал ей лечь на спину и овладел девушкой в таком положении. Ему было очень хорошо, Азиз был весьма доволен своей покупкой.

А для более предпочитаемых у нас «домашних» садомазохистских игр в секс-шопах можно найти разнообразные плетки, наручники, кляпы и даже специальный эротический электрошок

Среди людей, отличающихся нетрадиционными сексуальными взглядами, садомазохисты, пожалуй, самые законспирированные и закрытые для общества. И тому есть несколько причин. Во-первых, садомазохизм -- вещь довольно специфическая и отнюдь не публичная. Во-вторых, даже если любители плетей, наручников и кожи с шипами объединяются в некие общества или клубы, то двери в них открыты только для избранных. Своим в этой среде стать довольно непросто. В дальнем и ближнем зарубежье такие заведения уже существуют. У нас же робкие попытки энтузиастов открыть мир садомазохизма широким массам пока наталкиваются на полное непонимание.

«От публичного унижения больше всего удовольствия получает раб»

Поводом для встречи с представителями закрытой садомазохистской тусовки послужил необычный эпизод. Группа энтузиастов-мазохистов пригласила из Москвы уважаемых в своей среде господ (в прямом смысле слова), чтобы попытаться организовать садомазохистскую вечеринку в любом из киевских ночных заведений. Но никто не согласился пойти на такой рискованный шаг, поскольку, как объясняли хозяева столичных клубов, это выходит за рамки здравого смысла. Чтобы узнать, что же пока невозможно увидеть у нас, а там существует, пришлось встретиться с экстравагантной госпожой Лоттой (мазохистский псевдоним) -- организатором многих умопомрачительных вечеринок.

Что же такое «садомазохистская вечеринка»? И почему на подобное шоу наши клубы не могут решиться?

Дело не в том, что мы предлагаем что-то из ряда вон выходящее. Просто бытует мнение, что садомазохистские шоу -- это игра. Да, в садомазохизме без игры нельзя, ведь здесь у каждого своя роль -- кто-то раб, кто-то -- господин. Но для людей, которые «играют» в это всю жизнь, сама игра становится образом жизни. Поэтому садомазохистская вечеринка -- шоу только отчасти. Для тех, кто в нем участвует, это реальная жизнь, это возможность реализовать свои сексуальные пристрастия. И так же, как и жизнь, наши шоу очень реалистичны, словом, не для слабонервных. Поэтому в них участвуют только посвященные.

Это правда, что на таких вечеринках по-настоящему торгуют рабами, то есть людьми, получающим удовольствие от унижения?

Такие аукционы в наших закрытых заведениях -- не редкость, но не подумайте, что речь идет о настоящих невольничьих рынках. Торговля, если этот процесс можно так назвать, ведется весьма специфическая. Ее цель: обмен рабами между господами и привлечение новых рабов. На такие вечеринки господа приводят своих невольников. Сначала на сцене демонстрируют всех рабов -- в цепях, в наручниках, но с прикрытыми гениталиями. Из них публика выбирает тех, кто будет выставлен на торги. Кому не повезло, тот дожидается следующего аукциона, надеясь и страдая и… получая удовольствие. Отобранных рабов -- среди них могут быть как мужчины, так и женщины -- раздевают. Их господа начинают с ними играть -- топтать, бить плетью. Сексуальность и темперамент раба оценивается по тому, какие стоны он издает, как извивается, перенося боль. А дальше все происходит, как на настоящем аукционе -- кто больше даст. Обычно все получают то, что желают. Господа обзаводятся новыми рабами, а клуб и старый господин получают часть денег. Иногда за примерную службу госпожа или господин могут деньгами отблагодарить бывшего подопечного.

Со стороны кажется, что кого-то унижают, оскорбляют. На самом деле все далеко не так. От всего происходящего наибольшее удовольствие получает прежде всего сам раб. Так как весь процесс унижения -- от демонстрации до публичных мук -- для него верх наслаждения и блаженства.

Аукционы, насколько мне известно, лишь одна из форм ваших вечеринок, хотя и она впечатляет своим натурализмом…

Но есть и более жесткие. Тем не менее ничего не делается против воли раба. Любой, если ему что-то не понравилось, может покинуть вечеринку или уйти от госпожи. Однако он знает, что обратно его уже в наше общество не пустят. Поэтому таких случаев у нас не бывает. Что касается вечеринок, то иногда господа устраивают так называемые светские рауты. Господа приходят на вечер в строгих вечерних костюмах, под которыми скрываются… садомазохистские одежды. Многие из них приводят на вечер рабов. Полуобнаженных рабов наручниками или цепями пристегивают к стенам клуба (там для этого предусмотрены специальные приспособления). Первая часть вечера похожа на обычный светский вечер -- шведский стол, аперитивы, беседы. Вот только официанты полураздеты и с ошейниками. А потом, когда все уже разогрелись, одежду сбрасывают. Люди пьют, танцуют, позволяют себе довольно пикантные вещи, например обоюдные ласки. Иногда это делается на глазах у рабов. Но чаще всего возбужденные господа предаются утехам, унижая или подвергая пыткам своих или чужих рабов.

Я как-то видел передачу о подобных клубах Гамбурга, где вечеринки сопровождались еще и публичной пыткой раба, которого «мастер» подвешивал на специальную раму за множество крючков, вдетых в его тело. У вас подобное происходит?

Услуги так называемых мастеров очень дорогие. Это настоящее искусство -- пронзить тело раба тридцатью крюками так, чтобы не повредить жизненно важных органов и не порвать ему кожу. У нас таких виртуозов нет. Поэтому, когда находим средства, приглашаем «мастеров», чтобы украсить их выступлением вечер. Даже рабы оспаривают право быть проколотым мастером.

Кстати, среди геев и лесбиянок тоже немало приверженцев садомазохизма. Они часто предоставляют нам свои клубы. В одном из них устраиваются очень оригинальные вечера. Главные действующие лица там -- рабы. Они танцуют, веселятся… В зале очень высокий потолок -- метров десять. Под потолком подвешены большие стеклянно-металлические клетки. А в них отдыхают господа, наблюдая за своими подопечными. И в любой момент раб может быть вызван к своему хозяину для наказания, к примеру, если тому не понравилось поведение подчиненного. В камерах есть система затемнения. Часто геи приглашают понравившихся рабов в клетки для любовных утех.

Безусловно, эти развлечения не для широкой аудитории. Есть ли у вас номера, которые можно продемонстрировать неискушенной публике на вечеринке?

Есть у нас и шоу-программы, но они никогда не проходят отдельно от наших реальных вечеринок, а служат их украшением. Именно происходящее в зале между господами и рабами -- смысл вечеринки, а вовсе не имитация настоящих отношений на сцене. Если показать арт-шоу отдельно, то это будет очередная пародия на подлинные садомазохистские вечеринки. А наша цель иная. Думаю, публика в Украине еще не созрела для этого. Мы ведь тоже Не сразу всего добились, на первые наши вечеринки приходили считанные люди.

«Плетки для рабов госпожа испытывала на себе»

Возможно, наши садомазохисты еще не доросли до подобных массовых оргий. И пока наш, отечественный, садомазохизм -- сугубо индивидуален. Это подтвердили и сотрудники секс-шопа на Подоле, рассказав о своих клиентах.

Вопреки бытующему мнению, садомазохисты в быту люди довольно спокойные, тихие, -- рассказывает Елена, администратор салона. -- Частым клиентом был у нас мужчина со светскими манерами. Первый раз он вразвалочку зашел в салон с сигарой. Когда его попросили затушить сигару, мужчина недоуменно переспросил: «Пардон, но она же очень дорогая!» Он всегда со знанием дела выбирал кляпы и особое внимание уделял плеткам. Их ведь множество -- есть длинный хлыст, сплетенный косичкой, есть плеть с десятком кожаных хвостов, существуют и стеки, напоминающие те, которыми пользуются наездники. Но бывают и совсем оригинальные, в которых ударная часть представляет собой широкую кожаную проклепанную полоску. Кстати, тот мужчина подбирал у нас для себя костюм на светскую садомазохистскую вечеринку, когда кожаная одежда скрывается под фраком или смокингом.

А что касается плеток… Периодически к нам приходит семейная пара, молодые люди лет двадцати пяти, которые, подбирая себе плетки, обязательно тут же их пробуют. Когда они первый раз попросили об этом, я смутилась, мол, не против, но вы только громко не кричите. Но из комнатки, где молодые люди пробовали плети, никогда не доносились крики -- только эротичные постанывания.

Пару раз захаживали к нам и господа, и рабы. Довольно долго ходила одна роскошная женщина -- то сделать маникюр, то постричься. И вот однажды, когда она ожидала мастера, в салон зашел мужчина лет сорока, невысокий, скромный, и полушепотом спросил: «Как моя госпожа?» Мы поначалу растерялись. А потом сообразили, что та высокая брюнетка -- наша клиентка -- и есть его госпожа. Когда мы предложили позвать ее, мужчина стушевался и тут же вышел. Наблюдая за ним, мы поняли, что госпожа приказала ему ждать. А мороз был сильный в тот день. Прождал он ее более часа.

Однажды еще одна госпожа пришла к нам прямо в образе (видимо, ехала на встречу). Ногти покрыты черным лаком, черные волосы тщательно уложены, яркий макияж, высокие ботфорты. Со знанием дела она выбрала несколько плеток, тут же хлестнула себя по голени несколько раз и добавила: «Я же должна знать, чем работать».

В целом в выборе аксессуаров садомазохисты проявляют разносторонние вкусы. Очень популярны кожаные захваты на щиколотки и запястья с цепями, с помощью которых раба можно еще и связывать. Есть приверженцы очень дорогих вещей, к примеру, надувных кроватей со встроенными креплениями для пристегивания. Некоторые клиенты предпочитают приспособления с электростимуляцией -- на чувствительные зоны (мочки ушей, соски, гениталии) цепляются специальные металлические присоски с подсоединенными проводками. Включается ток небольшой силы, и раб бьется в конвульсиях. То ли от боли, то ли от удовольствия.

С меня сорвали попону. Я испуганно вскрикнула.

– На помост, рабыня! – приказал мужчина.

– Да, хозяин, – пролепетала я. Он ткнул меня плеткой.

К помосту спиралью поднимались истертые деревянные ступени. У подножия сбились в кучу сидящие на корточках рабыни. И Сульда тут, и.Тупа – сидят, вцепившись в окутавшие тела попоны. Сашу, да и не только ее, уже продали.

Не может такое со мной случиться! Не могут они меня продать!

В спину ткнулась рукоять плетки. Я начала медленно подниматься по вогнутым широким ступеням, истертым босыми ногами бессчетного множества девушек.

До помоста – двадцать шагов.

Волосы у меня теперь гораздо длиннее – на Горе их ни разу не стригли, только подравнивали, придавая форму. Свешиваются ниже плеч, развеваются за спиной – такую прическу называют здесь «рабское пламя».

И турианского ошейника я больше не ношу: распилив, его сорвал с моей шеи раб, над которым стоял надсмотрщик с кнутом. Один раз ему досталось – когда палец его коснулся моей шеи. Намеренно сделал он это, нет ли – не знаю. И серебряного листочка, знака того, что мне довелось стать добычей Раска, воина и налетчика из Тревы, уже нет в левом ухе. Еще до рассвета меня продали работорговцу, расположившемуся на биваке в предместье Ара. Обнаженную, швырнули к его ногам. Быстро, со знанием дела произвел он подробный осмотр, заставив меня рыдать от стыда. Раек из Тревы выручил за меня пятнадцать медных тарсков. Для землянки – совсем неплохо. Сумму эту внесли в расчетную книгу. Еще одну книгу держал в руках воин Раска. Внесли мою цену и туда, указав, на чей счет отнести, кем была поймана – Раском, воином из Тревы. После занесения в обе книги записей сведений о моей продаже проволочное колечко, на котором висел серебряный листок, срезали с моего уха, листочек передали воину, который вел записи в расчетной книге Раска, а тот бросил его в стоящий неподалеку ящик. Как скотину бессловесную, меня толкнули к цепи, поставили в затылок за Сульдой. Щелчок – болтающийся у меня на шее турианский ошейник пристегнули к звену тяжелой цепи. За мной поставили Тулу. За нее выручили всего двенадцать тарсков меди.

– Побыстрей, рабыня! – поторопил стоящий у подножия лестницы мужчина. Я замешкалась. У меня на шее на цепочке – овальная пластинка, на ней – номер. Номер лота. Номер, под которым меня продают. Саша – она умела читать – сказала, что мой номер сто двадцать восемь. Она была сто двадцать четвертой. Нас распродавали на аукционе в доме Публиуса на Торговой улице Ара. Это средней руки аукцион, на котором обычно продают большими партиями рабынь подешевле. До таких гигантов, как аукционы Клаудиуса или Курулена, ему далеко. Тем не менее в покупателях здесь недостатка нет, репутация у этого торжища прочная – здесь заключается немало сделок.

За спиной – мужские шаги. Удар плетки. Я обернулась.

– Я же голая! – выдохнула я.

Он что, не понимает? Я землянка! Меня уже продавали, но не так. Я землянка! Неужели меня выставят на всеобщее обозрение и продадут с аукциона? Да, меня продавали, но с глазу на глаз. Предстать перед толпой мужчин-покупателей бесстыдно обнаженной! Немыслимо! Я подняла глаза к помосту. Нет, этого мне не пережить.

Расположенный амфитеатром зал освещен факелами. Меня уже выставляли в демонстрационной клетке: будущие покупатели должны поближе рассмотреть товар, прикинуть, что почем, чтобы потом, на торгах, не прогадать, набавляя цену – буде у них возникнет такое желание. Мы, выставляемые в демонстрационных клетках рабыни, должны были выполнять команды, что выкрикивали нам стоящие у клеток мужчины, поворачиваться так и сяк, только прикасаться к нам им не разрешалось. Нам велено было улыбаться и быть красивыми. Со мной в клетке сидели еще двадцать девушек, у каждой на шее – цепочка с пластинкой. У клетки вывешен список: наши номера, физические данные, основные размеры.

За мной по лестнице поднимался мужчина.

Восемь дней провела я в рабских бараках в ожидании ночи торгов. Прошла тщательное медицинское обследование, связанная по рукам и ногам, вытерпела несколько очень болезненных уколов. Что за уколы? Зачем? Врачи называли препарат сывороткой устойчивости. Держали нас в строгости, взаперти, учили кое-каким рабским премудростям.

«Хозяин для вас – все на свете. Полностью угождайте ему», – без конца вдалбливали нам.

– Что такое сыворотка устойчивости? – спросила я Сашу.

– Она поможет тебе остаться такой, какая ты есть, – ответила она, целуя меня, – красивой и молодой.

Я ошарашенно уставилась на нее.

– Ну, понимаешь, и хозяева, и вообще свободные люди – если хотят, конечно – тоже могут ввести себе эту сыворотку. – И, улыбнувшись, добавила: – Только обращаются с ними при этом поуважительнее, чем с рабами.

– Если хотят? – переспросила я.

– А что, кто-нибудь не хочет?

– Есть такие, – ответила Саша, – но мало. А еще – потомки тех, кому ее уже вводили.

– Но почему?

– Не знаю. – Саша пожала плечами. – Люди разные.

Секрет сыворотки устойчивости, видимо, в генетических тонкостях. Воздействуя на генетический код и на формирование гамет, она каким-то образом нейтрализует или изменяет направление процессов вырождения клеток, преобразуя обмен веществ так, что ткани остаются относительно неизменными. Старение – физический процесс, а значит, с помощью физических методов его можно повернуть вспять. И вот врачи Гора вознамерились бросить вызов универсальному доселе недугу, тому, что на Горе зовут болезнью увядания и иссушения, а на Земле – старением. Многие поколения врачей посвятили свою жизнь экспериментам и научным изысканиям, и наконец, собрав воедино полученные сотнями исследователей данные, несколько ученых совершили прорыв, разработали прообраз сыворотки устойчивости, на основе совершенствования которого стало возможным создание чудодейственного препарата.

Дрожащая, ошеломленная, стояла я посреди клетки.

– Почему же такое ценное средство используют для рабынь?

– А разве оно такое ценное? – удивилась Саша. – Ну да. Наверно.

Для нее это нечто само собой разумеющееся, как для большинства жителей Земли – обычные прививки. Что такое старость, ей неведомо. Что будет, если сыворотку не ввести, она представляла себе весьма смутно.

– А почему же не давать рабыням сыворотку? – спросила она. – Разве хозяевам не хочется, чтобы их рабыни были здоровы и могли лучше служить им?

– Верно, Саша, – согласилась я. На Земле фермеры, чтобы уберечь от болезней домашних животных, тоже делают им прививки. Конечно, на Горе, где такая сыворотка вполне доступна, совершенно естественно вводить ее рабам.

Не в силах совладать с охватившей меня дрожью, стояла я подле Саши. Я получила дар, который на Земле не купить ни за какие деньги, дар, недоступный богачам из богачей моей родной планеты, потому что там этого препарата просто не существует.

Меня одарили невероятным сокровищем. Я взглянула на железные прутья.

– Но я в клетке!

– Конечно, – подхватила Саша. – Ты – рабыня. А сейчас давай отдыхать. Сегодня ночью нас продадут.

На мою руку легла мужская ладонь.

– Я же голая!

– Ты рабыня, – ответил он.

– Не выставляйте меня перед мужчинами! – взмолилась я. – Я не такая, как другие!

– На помост, рабыня! – Он толкнул меня вверх по лестнице. Ноги мои подкосились, я упала на ступеньки.

Он поднял плеть.

– Сейчас шкуру спущу!

– Нет, хозяин!

– Сто двадцать восемь, – донесся с помоста голос аукциониста. Толпе объявляли мой номер.

Я подняла глаза. Подойдя к краю помоста, дружелюбно улыбаясь, аукционист протягивал мне руку.

– Я голая, – выдавила я.

– Прошу! – Он тянул ко мне руку.

Я подала руку, и он вытянул меня наверх. Округлый, футов двадцать в диаметре, помост посыпан опилками.

Держа за руку, он вывел меня на середину.

– Ей не хочется, – объяснил он зрителям.

Я стояла перед толпой мужчин.

– Ну, теперь вам удобно, дорогая леди? – обратился он ко мне.

– Да, – пробормотала я, – спасибо.

Вдруг с неожиданной злостью он швырнул меня на доски к своим ногам. Засвистела плетка. Пять раз стегнул он меня. Закрывая руками голову, я зашлась в крике, а потом замерла, дрожа, у его ног.

– Номер сто двадцать восемь, – объявил он.

Служитель подал ему дощечку со стопкой придерживаемых кольцами листов бумаги. Он зачитал первую страницу: предыдущие уже сорвали и выбросили.

– Сто двадцать восемь. – В голосе сквозило раздражение. – Брюнетка, глаза карие. Рост пятьдесят один хорт, вес двадцать девять стоунов. Основные параметры: двадцать два – шестнадцать – двадцать два. Размер наручников – второй, размер щиколоток – второй. Размер ошейника – десять хортов. Неграмотна и во многих практических отношениях необучена. Танцевать не умеет. Клеймо – «дина», цветок рабынь. Уши проколоты. – Он опустил на меня глаза и легонько пнул. – Встань, рабыня!

Я поспешно встала.

С трех сторон вокруг помоста поднимаются освещенные факелами, заполненные народом ряды амфитеатра. Между ярусами и по бокам – ступенчатые проходы. На ярусах людно, зрители едят, пьют. Тут и там в толпе мелькают женские фигуры. Разодетые, укутанные покрывалами – внимательно рассматривают меня. Одна из женщин потягивает вино сквозь покрывало. На кисее расплывается пятно. Все полностью одеты. А на мне – лишь цепочка с номером.

– Прямее! – рявкнул аукционист.

Я выпрямилась. От ударов плетки ужасно болела спина.

– Взгляните на номер сто двадцать восемь! – призывал он. – Кто назовет цену?

Толпа безмолвствовала.

Схватив меня за волосы, он с силой оттянул мне голову назад.

– Двадцать два хорта! – указывая на мою грудь, прокричал он. – Шестнадцать хортов! – Он похлопал меня по талии. – Двадцать два хорта! – Провел ладонью по телу, положил руку на мое правое бедро. Это мои основные параметры. Если понадобится, хозяин может с помощью плетки заставить меня сохранять эти размеры. – Маленькая, – продолжал аукционист, – но сладенькая, благородные господа, лакомый кусочек, честное слово!

– Два тарска! – послышалось из толпы.

– Я слышал: два тарска, – подхватил аукционист.

Конечно, я не слишком крупная, но и не сказать чтобы уж очень маленькая. В земных мерах рост мой пять футов четыре дюйма, вес – около ста шестидесяти фунтов. Стройная, приблизительно двадцать восемь – двадцать – двадцать восемь. Размера ошейника, конечно, не знаю – не приходилось покупать одежду, в которой меряют обхват шеи. На Горе это десять хортов, стало быть, на Земле соответственно что-то около двенадцати с половиной дюймов. Шея у меня стройная, изящная. Окружность своих запястий и лодыжек я тоже не знала. Теперь знаю – наручники и кольца для лодыжек номер два. Это – два отдельных размера, лодыжки могут быть шире запястий. Совпадение этих размеров считается признаком изящества. Всего размеров четыре. Первый – маленький, второй и третий – средние, четвертый – большой. Снять без посторонней помощи кольцо для лодыжек четвертого размера я, конечно, не смогла бы. А вот выскользнуть из наручника четвертого размера – вполне, если только он застегнут на четвертую отметку – Большинство наручников и колец для лодыжек устроены так, что их размер можно регулировать, подгоняя для каждой девушки. Аукционист стоял совсем рядом.

Да, там, на Земле, длину окружности своих запястий и лодыжек я не знала: для землянки эти размеры не имеют значения, не то что для рабыни Гора. Но наручники второго размера имеют внутреннюю окружность пять хортов, а кольца для лодыжек – семь. Значит, мои запястья в обхвате дюймов шесть, а лодыжки – примерно восемь с половиной. Нас обмеряли еще до торгов, в бараках, и заносили размеры в список.

– На ней клеймо «дина», – показывая толпе изображение цветка рабынь на моем теле, тараторил аукционист. – Ну, разве вам не хочется заполучить прелестную малышку Дину? Среди ваших рабынь есть Дины? – Держа за волосы, он повертел туда-сюда мою голову. – А уши, благородные господа! Уши проколоты!

Да, проколоты. Четыре дня назад, в бараках в доме Публи-уса. Правое ухо тоже – симметрично следу от проволочной петли, на которой висел серебряный листок, – этим знаком пометил свой трофей Раек из Тревы. Теперь я могу носить серьги. Теперь я ничтожнейшая из рабынь – рабыня с проколотыми ушами.

– Пять тарсков! – выкрикнул, прихлебывая из чаши, укутанный плотным одеянием толстяк из среднего яруса справа.

О Господи! Лиц не вижу. Факелы освещают меня, а не покупателей.

– Стань прямо, втяни живот, бедра разверни, – прошипел аукционист. Я повиновалась. Спину все еще саднило. – Взгляните, – указывая на меня свернутой плеткой, надрывался он, – на очертания лодыжек, обратите внимание, как хороши бедра, как упруг живот. Прелестная фигура! Эта дивная шея ждет вашего ошейника! Изящная, чувственная – красавица, да и только! – Он обвел толпу глазами. – Неужели не хочется привести ее в свое жилище? Надеть на нее ошейник и тунику, какую угодно вам поставить на колени? Обладать каждой клеточкой ее тела? Она – ваша рабыня, вы приказываете, она повинуется! Будет служить вам, мгновенно и безоговорочно выполнять малейшую прихоть!

– Шесть тарсков! – повторил аукционист. – Пройдись, малышка Дина! И покрасивее!

Глаза мои наполнились слезами, все тело залила краска стыда.

Но я прошлась, и прошлась красиво. Вот она, плетка, наготове! Разглядывая выставленную на помосте девушку, мужчины довольно загомонили.

– Обратите внимание: какие плавные, грациозные движения, как безупречны линии! Спина прямая, как струна, гордая посадка головы! Всего несколько тарсков – и она ваша!

По левой щеке покатилась слеза.

– Двигайся красиво, малышка, – предупредил аукционист.

– Да, хозяин.

Я прошлась взад и вперед, повернулась, обмирая от стыда под жадными взглядами.

– Встань гордо, Дина!

Я остановилась, вскинула голову.

– Купите ее и заставьте на вас работать! Представьте – вот она нагая, в вашем ошейнике и в цепях, скребет пол. Убирает, стирает, шьет! Делает покупки, готовит! Представьте – вот она принимает ваших гостей! Ждет вас, раскинувшись в мехах!

– Десять тарсков!

– Десять тарсков, – повторил аукционист.

– Одиннадцать! – донеслось слева.

– Одиннадцать.

Я вгляделась в толпу. Мужчины, женщины. Человек четыреста. По рядам, предлагая закуски и напитки, бродят торговцы. Я коснулась пальцами свисающей с шеи цепочки. Какой-то мужчина купил ломоть приправленного соусом мяса. Принялся жевать, поглядывая на меня. Наши глаза встретились. Я отвела взгляд. Кое-кто разговаривал, не обращая на меня внимания. Как же я их ненавидела! Я не хотела, чтобы на меня смотрели – но они и не смотрели!

– Какая красавица! – подзадоривал зрителей аукционист. – А размеры? Двадцать два, шестнадцать, двадцать два! – И тыкал в меня плеткой.

– Четырнадцать тарсков меди!

– Четырнадцать! – не унимался аукционист. – Но может ли торговый дом расстаться с такой красоткой всего лишь за каких-то четырнадцать тарсков? Ведь нет, благородные господа!

– Пятнадцать.

– Пятнадцать!

За пятнадцать тарсков Раек из Тревы продал меня работорговцу. В доме Публиуса ему дали за меня двадцать. Аукционист, разумеется, это знает. Конечно, в записи это внесено.

Он перевел на меня глаза.

– Да, хозяин, – прошептала я.

Недоволен предложениями. Если цена не устроит торговца, ночью меня ждет наказание. Наверняка жестоко высекут.

– На живот, Дина! – приказал он. – Давай заинтересуем покупателей.

– Да, хозяин.

Я легла у его ног, ожидая приказа, испуганно глядя снизу вверх – а вдруг ударит? Пролежала долго. Не ударил. Мой испуг позабавил толпу.

– Слушаться, двигаться быстро и красиво, сто двадцать восьмая, – мягко проворковал он.

– Да, хозяин, – ответила я.

И вдруг – удар хлыста и отрывистое:

– На спину! Одно колено поднять, другую ногу вытянуть, руки за голову, запястья скрестить, как для наручников!

Я повиновалась. Он начал быстро одну за другой отдавать команды. Ловя каждое слово, я принимала позы, в которых демонстрируют рабынь. Лишь мгновение давая зрителям полюбоваться каждой мучительно откровенной позой, он пролаивал следующую команду. Последовательность позиций он выбирал отнюдь не случайно; в следующую я переходила легко, иногда просто перекатываясь по полу или повернувшись, но вместе они составляли ритмичную и плавную изысканную чувственную мелодию, выверенную и точную, для меня – невероятно унизительную. Своего рода танец выставляемой напоказ рабыни. Я, что была некогда Джуди Торнтон, шаг за шагом выполняла движения горианской рабыни и в конце концов оказалась, как и вначале, на животе у его ног – дрожащая, покрытая испариной, спутанные волосы завесили глаза. Аукционист поставил на меня ногу. Я уронила голову на пол.

– Называйте цену!

– Восемнадцать. Девятнадцать? Я слышал девятнадцать?

– Девятнадцать, – донеслось из зала.

На помост упали слезы. Кончики пальцев зарылись в опилки. Опилками облеплено и покрытое потом тело.

У самых глаз – свернутая плетка.

Там, в толпе, женщины. Ну почему они не вскочат, не возмутятся? Ведь здесь попирают достоинство их сестры!

Но нет, глядят невозмутимо. Я – всего лишь рабыня.

– Двадцать! – выкрикнул кто-то.

– Двадцать. – Аукционист убрал ногу и ткнул меня плеткой. – На колени!

У самого края помоста я встала на колени в позу наслаждения.

– За эту прелестную крошку предложили двадцать медных тарсков, – объявил аукционист. – Кто больше? – Он оглядывал толпу.

Я замерла. Торговый дом заплатил за меня ровно двадцать.

– Двадцать один, – предложил мужчина.

– Двадцать один.

Я вздохнула свободнее. Хоть маленькая, но прибыль.

Ни на минуту не забывала я о пластинке на шее. Цепочка короткая, плотно охватывает горло. Застегнута. Не снять.

За меня дают двадцать один тарск.

Значит, убытка торговому дому Публиуса я не принесу

Подержать девушку несколько дней за решеткой на соломе в рабских бараках и кое-чему обучить обходится в гроши.

Сколько стоит рабская похлебка и плетка?

– Предлагают двадцать один тарск! – кричал аукционист. – Кто больше?

Внезапно накатил испуг. А вдруг прибыль торговца не устроит? Барыш совсем невелик. Надеюсь, он будет удовлетворен. Я же изо всех сил старалась, каждого слова слушалась. Боялась, что высекут.

Горианские мужчины не ведают снисхождения к вызвавшей недовольство девушке.

– Вставай, тварь цепная, – бросил мне аукционист.

Я встала.

– Что ж, – обратился он к публике, – похоже, нам придется расстаться с этой красоткой всего за двадцать один тарск меди.

– Пожалуйста, не сердись, хозяин, – заскулила я.

– Ничего, Дина, – откликнулся он с неожиданной после недавней резкости теплотой.

Упав перед ним на колени, я обняла его ноги, заглянула в глаза:

– Хозяин доволен?

– Да, – ответил он.

– Значит, Дину не высекут?

– Конечно нет. – Он приветливо смотрел мне в лицо. – Не твоя вина, что торг медленно набирает силу.

– Спасибо, хозяин.

– А теперь вставай, крошка, и побыстрей с помоста. У нас тут еще скотинка на продажу.

– Да, хозяин. – Я поспешно вскочила на ноги, повернулась и бросилась к лестнице – не к той, по которой поднималась, а с противоположной стороны помоста.

– Минутку, Дина, – остановил меня он. – Пойди сюда.

– Да, хозяин. – Я подбежала к нему.

– Руки за голову, – приказал он, – и не двигайся, пока не разрешу.

– Хозяин?

Я закинула руки за голову. Взяв меня за шею, он повернул меня к зрителям.

– Взгляните, благородные дамы и господа!

На меня обрушился удар тяжелой, связанной узлом плети.

– Не надо! Не надо, прошу, хозяин! – кричала я, не смея оторвать от головы руки. Еще секунда – и от боли и беспомощности начну рвать на себе волосы! – Пожалуйста, не надо, хозяин! – Стараясь увернуться от плетки, я корчилась, вертелась под ударами. Он крепко держал меня за шею.

– Извивайся, Дина! Извивайся!

Я исходила криком, умоляя пощадить меня.

– Неужто ты и вправду думала, – шипел он, – что нас устроит один тарск прибыли? Думаешь, мы дураки? Купить девку за двадцать и продать за двадцать один? Думаешь, мы тут торговать не умеем, ты, шлюха?

Я молила о пощаде.

Но вот, закончив эту показательную порку, он отпустил мою шею. Все еще держа руки закинутыми за голову, потупив взор, я упала перед ним на колени.

– Можешь опустить руки!

Я плача закрыла руками лицо. Стояла перед ним дрожащая, рыдающая, плотно сдвинув колени.

– Сорок медных тарсков, – послышалось из рядов, – от «Таверны двух цепей».

– «Восхитительные шелка» поднимают до пятидесяти!

Так меня обмануть! Аукционист подстроил ловушку, застал врасплох! Заставил без наигрыша показать себя во всей красе – и, сама того не желая, я предстала перед толпой во всей своей естественной беспомощности – настоящей рабыней.

– «Златые оковы» дают семьдесят!

Неплохо обстряпал! Сначала выжал из толпы все, что можно, а потом, ошеломляя публику и повергая в смятение рабыню, выставил напоказ самое сокровенное – ранимость, уязвимость, податливость, столь же неотъемлемые ее свойства, как объем груди или окружность талии, и тоже выставленные на продажу. Моя чувствительность тоже входит в цену – как и ум, сноровка и выучка. Горианин покупает всю девушку, целиком, со всеми потрохами, и все в ней должно его устраивать.

– Восемьдесят тарсков меди – «Благоуханные путы»! Не может быть!

– Горячая, как пата, – хохотнул какой-то мужчина.

– Точно, – подхватил другой, – вот бы на нее мой ошейник!

А я, рыдая, стояла на коленях на рыночном помосте. Ну как было совладать с собой, когда тела коснулась плетка? Нет, не в моих это силах.

– «Серебряная клетка» дает восемьдесят пять!

Я содрогалась от рыданий. Нагая, у всех на виду. Кто больше заплатит – тот и купит. Я знала: здесь продают не просто красавицу – красавица ушла бы и за двадцать один тарск, – нет, на продажу выставлено нечто большее. Красавица рабыня.

– «Серебряная клетка» дает восемьдесят пять медных тарсков! – прокричал аукционист. – Кто больше?

– «Ошейник с бубенцом», – послышалось из рядов. – Один серебряный тарск!

В зале воцарилась тишина.

– Один серебряный тарск! – провозгласил аукционист. Кажется, доволен.

Я стояла, поникнув головой. Колени плотно сдвинуты. Чуть подрагивают плечи. В торг вступили кабатчики. О том, что такое быть рабыней, разносящей пату, кое-какое представление у меня уже имелось. Облаченные в шелка, увешанные колокольчиками кабацкие рабыни на Горе хорошо известны. Их предназначение – ублажать клиентов хозяина. Стоимость их услуг входит в цену чаши паги.

– «Ошейник с бубенцом» дает один тарск серебра! – выкрикнул аукционист. – Кто больше?

Взглянув в зал, я содрогнулась. Глаза! Женские глаза из-под покрывал. Застывшие позы, напряженные лица. Нескрываемая враждебность. Как тягостно стоять обнаженной рабыней под взглядами женщин! Чувствуешь себя голой вдвойне. Уж лучше бы публика состояла из одних мужчин. Женщины… Сравнивают ли, пусть непроизвольно, они себя со мной? А может, гадают, сумеют ли дать мужчине большее наслаждение? Почему именно теперь взоры их запылали такой злобой, таким возмущением? До сих пор поглядывали снисходительно, просто как на еще одну рабыню. Ну, продадут ее в череде ей подобных за горсть медяков. Нет, теперь взглянули по-новому. Теперь в глазах светилась ненависть. Ненависть свободных женщин к рабыне, чувственной и желанной. Ревнуют? Завидуют мужскому вниманию? В глубине души хотят сами оказаться на помосте? Не знаю. Свободные женщины часто жестоки к красивым рабыням, снисхождения от них-не жди. Может, сознают, что для мужчин мы привлекательнее, может, чувствуют исходящую от рабынь угрозу, видят в нас соперниц – и удачливых. Не знаю. Может, боятся – то ли нас, то ли рабынь в самих себе. Не знаю. Но скорее всего взбесило их то, как реагировала я на удары плетки аукциониста. Снедаемые желанием себя отдать, свободные женщины гордятся тем, что могут позволить себе не отдаваться, сохранить свое достоинство, остаться личностью. Нам же, рабыням, такая роскошь недоступна. Хотят они того или нет, рабыни должны отдаваться, отдаваться полностью. Может, свободным женщинам не хочется быть свободными, может, их естество влечет их, как рабынь, под власть сильного? Может, прельщает рабская доля? Не знаю. Ясно одно: свободная женщина испытывает глубокую, неодолимую враждебность к своей закованной в цепи сестре, особенно если та красива. А рабыни боятся свободных женщин. Мечтают, чтобы ошейник надел на них мужчина, не женщина. Что ж, торги в зените. Теперь зрительницам ясно: быть мне кабацкой рабыней – жгучей, как острая приправа, лакомой и влекущей; чарующим, как музыка, аккомпанементом к огненно-желтой паге. Это-то и подливало масла в огонь, заставляло пристальнее вглядеться в своего спутника. А не зачастит ли он теперь в новую таверну? Страшно, Враждебность женщин пугала. Я – рабыня.

– Встань, крошка Дина, – приказал аукционист. Я встала.

Подавляя рыдания, откинула назад волосы. Обвела глазами толпу, сидящих на скамьях мужчин и женщин.

– Таверна «Ошейник с бубенцом» дает серебряный тарск, – повторил аукционист. – Есть еще предложения?

Странно, но в этот миг на ум мне пришла Элайза Невинс, моя бывшая соперница. Позабавилась бы, глядя на меня, голую, на рыночном помосте.

– Продана за серебряный тарск таверне «Ошейник с бубенцом»!

Он толкнул меня к лестнице, и я, спотыкаясь, побрела вниз по ступенькам с противоположной стороны помоста.

– Сто двадцать девять! – послышалось за моей спиной.

У подножия лестницы меня подтащили к цепи с наручниками, пристроили за стоящей на коленях девушкой. Та и головы не подняла, на меня и не взглянула. «На колени!» – приказал мужчина. Я опустилась на колени. Он застегнул на моем запястье висящий на цепи наручник. Вскоре за мной пристегнули еще одну проданную с торгов рабыню, и еще, и еще. Я стояла на коленях. С руки свисала цепь. Продана.